Не понимаю русский язык

Почему русскому ребенку трудно дается русский язык?

Почему русскому ребенку трудно дается русский язык? Иатематика дается легко, по английскому языку одни пятерки, а по русскому, как диктант, так еле-еле тройка. Что делать? Как научить ребенка писать грамотно?

Отвечу Вам, как учитель и классный руководитель (13 лет уже, как в школе работаю). Я, конечно, не преподаватель русского и литературы, но моя коллега преподаёт в моем классе и я часто спрашивала у неё именно то, что Вы спросили. Она преподаватель – просто чудо и с очень большим опытом и экзаменов и преподавания. Вот что она отвечает на такой вопрос с моей стороны:

Есть люди с врожденной грамотностью, они могут не знать ни одного правила и не мочь объяснить, почему пишется так, а не иначе. Но пишут идеально грамотно (мой муж такой – ни одного правила не знает, а пишет без единой ошибки). Такие люди прекрасно пишут сочинения, диктанты, но экзамены в виде тестов всегда на 2-3. У меня в классе есть такой ребёнок – идеально грамотен, но правила не знает, поэтому всегда либо 5 либо 2-3, зависит от работы.
Если человек безграмотен, помогает только зубрёжка правил и знания за счет практики (чтение). Такие детки у меня тоже есть – ну не дано, правила на зубок, а в одном слове по 2-3 ошибки. Такие пишут тесты прекрасно, а за диктанты – 2-3. Тут только зубрить, читать, практика и ещё раз практика.
Нет базы знаний. То есть, упущены какие то моменты и есть непонимания – это и тянется. Часто у детей одни и те же ошибки, что-то не понял/а и тянется. Тут надо разобраться, где проблема, объяснить и устранить. Моя коллега, анализировала работы детей и выписывала каждому те правила, на которые у них были ошибки. У каждого был список правил, которые он либо не знает, либо не понимает. У кого-то 1-2 правила, а у кого-то и по 10-15 штук. Очень частая проблема – упущено что-то и от сюда и проблемы, или не понимает ребёнок, что и от куда берётся. Язык ведь очень сложный, с массой нюансов. Эти нюансы надо понимать и уметь объяснит.

Моя коллега говорит, что пятерка по русскому языку, возможна только у того, у кого врожденная грамотность и он учит и знает правила. Таких. обычно 1-2 на класс (в идеале), а чаще 2-3 на всю параллель. Остальные пятерки – притянутые за уши (за старание).

Как иностранцы воспринимают русский язык. Прочтите, не пожалеете.

По приезде в Америку мне пришлось около года читать курс лекций о писательском мастерстве на английской кафедре в одном техасском университете. В первый же день, когда я шел по коридору, меня остановил симпатичный пожилой человек, как оказалось, профессор славянской кафедры, лингвист:
— Очень кстати вы у нас появились, коллега! – Стивен Кларк широко улыбался. – Так сказать, представитель великой русской культуры, единственный натуральный тут. Мы-то все учили язык в колледжах, даже русских преподавателей не было, а в Советский Союз нас пускают с трудом. Железный занавес тормозит развитие лингвистики. Сейчас я исследую некоторые аспекты лексики в вашей стране. Можно задать вопрос носителю языка?
— Разумеется.
Вынув блокнот, Кларк перелистнул несколько страниц, упер палец.
– Вот, проблема инверсии. Ведь грамотно сказать: “Я ел уху”. Не так ли? То есть “Я ел рыбный суп”. Почему русские меняют порядок слов и говорят: “Я уху ел”? И почему слова уху и ел иногда пишутся слитно?

Не без трудностей уловил Стивен разницу между уху ел и охуел. Он тщательно записал в блокнот объяснения.
– Богатейший язык! Кстати, а что значит хуярыть?
Пришлось, насколько возможно, перевести.
— Боже мой! – обрадовался он. – То же, что трудиться*. Так просто. А мы тут на заседании кафедры ломали голову. Значит хуярыть – глагол. От какого слова?
— От общеизвестного.
— Ах да, конечно. Русская классика. Какое гибкое слово! А женщины могут хуярыть или у них свой термин? Тоже могут? Все русские вкладывают в труд свою сексуальную страсть. Такова и будет моя новая гипотеза. Хуярыть – глагол несовершенного вида, не так ли?
— Конечно, но с приставкой “от” будет совершенный.
— Отхуярыть? Потрясающе!. Я – отхуяру, ты – от.
— На конце ю.
— О!
Стивен понимающе кивнул, опять сделал пометку в записной книжке и спрятал ее в карман. Довольный, он долго тряс мою руку.
– Блистательно! Ваша консультация бесценна. Иду в класс, отхуярую лекцию.
Закрутились университетские дела, новых знакомств уйма и любознательный коллега был забыт. Однако, через несколько дней Кларк окликнул меня в очереди на почте. Он обрадовался, будто мы не виделись вечность, стал расспрашивать, как устроилась семья.
– Кстати, – он вытащил блокнот, – случайно не слышали такого слова – ебырь?
– Слыхал, – смутился я – не от слова, а потому что выкрикнуто оно на весь зал.
К счастью, не он один, но все вокруг, стоящие в очереди и служащие на почте в этой техасской глубинке, не знали этого слова. Но услышали бы английский эквивалент, произнеси я его. Поэтому инстинктивно я перешел на шепот. Его лицо сияло.
– По-русски гораздо красивее звучит! Вы меня поражаете эрудицией.
Подумал, что Стивен иронизирует, а он продолжал:
– Ваша экспертиза безупречна. У всех нас русский искусственный, бывают заминки. Очень-очень рад дружбе с вами!
Подошла моя очередь, и надо было запихивать в окошко конверты.
В суете дней я забыл нового друга, но вскоре он напомнил о себе. На славянской кафедре шел мой доклад о белых пятнах в советском литературоведении. Десять минут оставил на вопросы.
— Вопрос вот какой, – поднялся Стивен, – Ебать твою мать?
— В каком смысле? – слегка растерялся я от неожиданности, ибо это не вытекало из предмета лекции.
В зале кто-то хихикнул, видимо, среди аспирантов нашлась русскоязычная душа.
– А как же вы объясните наличие параллельного выражения ёб твою мать? Откуда взялась краткая форма ёб вместо ебатъ! Я разрабатываю гипотезу: сокращение необходимо русским для быстроты перехода непосредственно к акции.
– Возможно, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
– И еще проблема, – продолжил Стивен, – В чем суть процесса опизденения?
Тут вмешался председатель:
– Вопросы по лингвистике несомненно важны, – сказал он, – но уводят в сторону от литературного критицизма – объявленной темы нашего заседания.
Кларк поймал меня на выходе:
– Они все опизденевели. Я правильно употребляю, не так ли? И уже широко использую ваши слова в классе. Заметен энтузиазм тех студентов, которые раньше скучали на лекциях. Кстати, я сообщил о вас в Оклахому, одной коллеге, ее зовут Глория Хартман. Профессор Хартман хуярует монографию об освобождении русской женской речи от контроля мужчин, тормозящих эмансипацию. Надеюсь, не откажете ей в консультации?
Глория позвонила по телефону и упорно говорила по-русски.
— Мне же не с кем практиковаться по хорошему русскому языку, – призналась она, – Мой Хуйчик ничего не понимает.
— Кто?
— Так я ласкательно зову мой муж. Он по русскому языку ни хуя. Надеюсь, я правильно употребляю ваш хуй?
— А чем ваш муж занимается?
— Он профессор ебаной американской экономики. А я недавно ходила в Россию заниматься проституцией.
– В каком смысле?
– В прямом. Тема у моей новая книга: “Усиление эксплуатации московских проституток в период гласности и перестройки и их протест через русский лексикон”.
— Был протест?!
— Еще какой! И у меня вопросов до хуя.
— Видите ли, Глория, сам-то я проституцией не занимался. Вряд ли буду полезен.
– Будет вам пиздеть! Стивен говорит, что лучше вас он никого не знает.
Глория звонила мне регулярно раз или два в неделю. Я надеялся, что она разорится на телефонных звонках, и тогда я отдохну. Но этим не пахло. Потом раздался звонок из Вашингтона. Меня пригласили в Госдепартамент прочитать лекцию о современной советской культуре. Билет на самолет прислали по почте. Ночью я прилетел в ближний Вашингтонский аэропорт, поспал два часа в забронированном для меня отеле, а утром за мной заехал мужчина в годах, слегка отечный, организатор лекции, и повез на завтрак. Хорошо бы узнать, что за аудитория меня ждет, но хозяин предпочитал рассказывать старые русские анекдоты, сам смеялся и на мои вопросы не отвечал. В аудитории оказалось человек около пятидесяти лиц обеих полов, большей частью молодежь. Все одеты с иголочки. Организатор представил меня. Он добавил:
– Вы разъезжаетесь в посольства пятнадцати новых государств, в которых русский язык еще долго будет основным средством общения. Профессор Глория Хартман, которую вы все помните, рекомендовала этого эксперта в интересующей нас реальной области. Для успешной работы вы все должны понимать, куда вас посылают на переговорах. Он обратился ко мне:
– Вот тут сзади поставлена для вас доска. Просим все выражения записывать. Кроме того, мы пишем на пленку правильное произношение для лингафонного кабинета, чтобы все присутствующие могли потренироваться в русском мате за оставшиеся до отъезда недели. Леди и джентльмены, прошу въебывать!
Так потекла моя новая жизнь, и устанавливались научные контакты. Лучше бы они выписали уголовника из Бутырки, чтобы учил их говорить по фене.
Месяц спустя я сидел в университетской библиотеке, когда подошел сияющий Стивен Кларк, неся подмышкой тяжелый пакет.
– Это вам подарок!
Он подождал, пока я разверну сверток, выну книгу, и тут же сделал дарственную надпись на титульном листе словами, которыми все авторы надписывают свои книги. Книга сияла. Она была шикарно издана престижным академическим издательством: в яркой сине-красной суперобложке – коллаж с портретами русских классиков. “Нью-Йорк-Торонто-Лондон-Токио” – красовалось на титуле. Стивен ушел.
Я погасил проектор, в котором читал микрофиши, стал листать книгу и вдруг натолкнулся на свое имя: “Экстаз в русской психофизиологической традиции называется охуением”. Ниже следовала сноска: “Приношу глубокую благодарность моему коллеге профессору Дружникову за разъяснение значения этого важного для русской культуры слова”.
Я стал листать с интересом.
“Термин ёбырь можно считать существенным для неофициальной положительной характеристики русского человека”. В сноске внизу страницы я прочитал: “Это наблюдение помог мне сделать эксперт в этой области Юрий Дружников”.
“Для обеспечения сексуальной мобильности русский народ трансформирует правильные грамматические конструкции ебать мою мать, ебать твою мать, ебать его мать, ебать ее мать, а также ебать нашу, вашу и их мать в почти аббревиатурную форму ёбмою (твою, его, ее, нашу, вашу и их) мать”, В сноске было написано; “Благодарю моего коллегу Дружникова за одобрение моей гипотезы по поводу семантики симплифицированной формы ёб”.
В книге я насчитал двадцать семь сносок со своим именем, возле которого стояли, помимо названных выше, слова: бля, курва, опизденеть, мандавошка, пиздорванец и некоторые прочие, плюс все грамматические производные этих слов.
Минут через пятнадцать Стивен вернулся, спросил:
— Ну, как мое исследование?
— Несомненно, очень ценный вклад в лингвистику.
— А знаете, в издательстве оказалась консервативная редакторша, немного помнившая русский; у нее бабушка была из Минска. Язык редакторша совсем забыла, но ваши слова помнила с детства.
— Не мои, а фольклорные, – уточнил я.
— Не в этом дело! Она просила меня эти слова заменить на более принятые в американском лексиконе.
— Честно говоря, в этом был резон.
— “Но ведь это же посягательство на академическую свободу! – сказал я ей. – Цензура!” Тогда она попросила ссылки на иностранный источник. Тут я согласился. Поэтому в тезаурус введен раздел “Первоисточники толкования русских терминов”. Вот тут.
Полистав страницы, он упер палец. Глаза мои побежали по строчкам:
Блядища – профессор Юрий Дружников (Италия)
блядун – см. ёбырь
ёбырь – профессор Дружников (Италия)
ёб мою (твою, его, ее, нашу, вашу, их> мать – профессор Дружников (Италия)
пиздюк – профессор Дружников (Италия) хуище – см. хуй
хуй – общеупотребительное в Советском Союзе и Италии
хуярыть, выхуярыть, дохуярыть, захуярыть, изхуярыть, отхуярыть, перехурыть, прихуярыть, ухуярыть – профессор Дружников (Италия)
И так далее. Все мои авторские права были соблюдены. Но с каких-таких пор они стали вдруг моими? Ведь это все – народное достояние! Будь я таможенником, вообще бы не дозволял это к вывозу,
А почему источник – Италия? – мягко, чтобы не обидеть, спросил я Кларка.
Он вдруг перешел на русский, как оказалось, довольно хороший

Читать еще: Средний возраст автомобилей в россии 2020

Тонкости русского языка, которые иностранцам не понять (14 фото)

Только в русском языке слово «угу» является синонимом к словам «пожалуйста», «спасибо», «добрый день», «не за что» и «извините», а слово «давай» в большинстве случаев заменяет «до свидания».

Как перевести на другие языки, что «очень умный» — не всегда комплимент, «умный очень» — издевка, а «слишком умный?» — угроза.

Почему у нас есть будущее время, настоящее и прошедшее, но всё равно настоящим временем мы можем выразить и прошедшее («Иду я вчера по улице. »), и будущее («Завтра я иду в кино»), а прошедшим временем мы можем выразить приказ («Быстро ушёл отсюда!»)?

Есть языки, где допустимо двойное отрицание, есть — где не допускается; в части языков двойное отрицание может выражать утверждение, но только в русском языке двойное утверждение «ну да, конечно!» — выражает отрицание или сомнение в словах говорящего.

Все иностранцы, изучающие русский, удивляются, почему «ничего» может обозначать не только «ничего», но и «нормально», «хорошо», «отлично», а также «всё в порядке» и «не стоит извинений».

В русском языке одними и теми же нецензурными выражениями можно и оскорбить, и восхититься, и выразить все остальные оттенки эмоций.

В ступор человека, изучающего русский, может ввести фраза «да нет, наверное», одновременно несущая в себе и утверждение, и отрицание, и неуверенность, но всё же выражающая неуверенное отрицание с оттенком возможности положительного решения.

Попробуйте внятно объяснить, какая разница между «выпить чай» и «выпить чаю»; какая разница между «тут» и «здесь»; почему действие в прошлом можно выразить словами «раньше», «давно», «давеча», «недавно», «намедни» и десятком других и почему в определённых ситуациях их можно заменить друг на друга?

Читать еще: Какие форсунки лучше бош или сименс

Попробуйте объяснить иностранцу фразу «Руки не доходят посмотреть».

Как точно назвать наклонение с частицей «бы», когда она выражает в разных ситуациях и условие, и просьбу, и желание, и мечтательность, и необходимость, и предположение, и предложение, и сожаление?

В русском языке иногда у глагола нет какой-либо формы, и это обусловлено законами благозвучия. Например: «победить». Он победит, ты победишь, я… победю? побежу? побежду? Филологи предлагают использовать заменяющие конструкции «я одержу победу» или «стану победителем». Поскольку форма первого лица единственного числа отсутствует, глагол является недостаточным.

Стакан на столе стоит, а вилка лежит. Если мы воткнем вилку в столешницу, вилка будет стоять. То есть стоят вертикальные предметы, а лежат горизонтальные?

Добавляем на стол тарелку и сковороду. Они вроде как горизонтальные, но на столе стоят. Теперь положим тарелку в сковородку. Там она лежит, а ведь на столе стояла. Может быть, стоят предметы готовые к использованию? Нет, вилка-то готова была, когда лежала.

Теперь на стол залезает кошка. Она может стоять, сидеть и лежать. Если в плане стояния и лежания она как-то лезет в логику «вертикальный-горизонтальный», то сидение — это новое свойство. Сидит она на попе. Теперь на стол села птичка. Она на столе сидит, но сидит на ногах, а не на попе. Хотя вроде бы должна стоять. Но стоять она не может вовсе. Однако если мы убьём бедную птичку и сделаем чучело, оно будет на столе стоять.

Может показаться, что сидение — атрибут живого, но сапог на ноге тоже сидит, хотя он не живой и не имеет попы. Так что, поди ж пойми, что стоит, что лежит, а что сидит.

А мы ещё удивляемся, что иностранцы считают наш язык сложным и сравнивают с китайским.

Размышления репетитора: кто виноват в том, что подростки не понимают русский язык

Я читаю первое предложение, Артём сразу бросается записывать, что успеет. Успевает первые два слова, начисто теряя концовку. Я останавливаю его и в который раз объясняю: слушай целиком, записывай основную мысль, не пытайся успеть под диктовку — это изложение. Артём кивает. Я прочитываю абзац и прошу его пересказать. Он с трудом вымучивает одну фразу, очень далекую от авторской мысли.

«Мы лентяи и троечники»

В конце мая Артёму предстоит сдавать ОГЭ — основной государственный экзамен, аналог ЕГЭ для девятиклассников. Самое сложное для него – изложение. Обычно это текст-рассуждение на общечеловеческие темы: любовь, дружба, власть, доброта. Но для Артёма пытаться понять и пересказать эти тексты — мучение. Абстрактные рассуждения он улавливает с трудом.

В целом Артём неглупый парень, спортсмен, молчаливый и спокойный. Пишет с ошибками, но знает теорию, отличает подлежащие от дополнений, а наречия — от деепричастий. Его главная проблема не в грамотности.

«Учительница говорит, он у нас изложение не напишет. Мы хронические лентяи и троечники», — сказала мне по телефону его бабушка. Сначала я улыбнулась: не парень лентяй, а «мы». Вот во что к девятому классу, видимо, превращается «мы покакали» из мемов про «яжматерей». Но потом стало не очень смешно. Артём не может написать изложение, потому что не понимает русский язык. Он просто не знает многих слов, выходящих за пределы бытового общения.

Это не первый мой ученик-девятиклассник. Само собой, ребята бывают разные, да и кто будет нанимать репетитора ребёнку, у которого с русским и так всё отлично? Но тенденция, увы, очевидна: подростки 14–15 лет понимают родной язык всё хуже и хуже.

Клипы и шаблоны

Моя подруга Вероника работает репетитором больше десяти лет, у нее куда больше учеников, чем у меня: богатый опыт наблюдений за подростками.

«А чего ты хочешь? — вздыхает она. — Если у нас в школах детей учат не писать слова, а вставлять пропущенные буквы. Вместо самостоятельного написания текстов — сочинения по шаблонам и заученным фразам. Конечно, понимание стало хуже. Плюс клиповое мышление, неспособность целостно охватывать объект. За это спасибо агрессивной информационной среде, ведь подростки живут в огромном потоке информации. И подготовка к ЕГЭ изучению языка особо не помогает».

Пожалуй, ЕГЭ по русскому претерпело за последние годы лишь одно позитивное изменение: раньше тесты были более ориентированы на теорию. Например, ученик должен был найти в тексте непроизводное наречие или определенный вид придаточного предложения. Но постепенно до создателей экзамена дошло: гораздо важнее, чтобы школьник знал, как это самое наречие пишется, и мог поставить запятую в сложноподчиненном предложении. Задания стали более приближенными к практике. Но если грамотности это поможет, то проблему понимания языка никак не решит.

Подготовка в школах заточена под ЕГЭ: для сочинений создаются шаблоны, из произведений литературы заранее подбираются аргументы на разные темы. Если тебе достанется сочинение про дружбу — напиши про Обломова и Штольца, если тема будет про любовь к Родине — вспомни Болконского вот в этой и этой главах.

Болконский из сериала “Война и Мир”

В итоге с сочинением худо-бедно можно справиться зубрёжкой. Но изложение в девятом классе становится настоящим испытанием. Текст (мы помним, да — с абстрактными рассуждениями, которые так трудно уловить «клиповым» мышлением) звучит в аудиозаписи дважды: что успел запомнить, то и запиши.

Полезные советы пособий по подготовке — «сначала выпиши микротемы, на втором чтении дополни их примерами из текста» и т.д. — на практике разбиваются о неспособность подростков вычленить из звучащего текста главное. Ни в первый, ни во второй раз. Потому что не привыкли они к сложным текстам. В этом месте вдруг открывается пугающая истина: наша школа учит человека грамотно писать и расставлять запятые, но не учит читать и понимать прочитанное.

Странное дело. Мы знаем это с детства, мы слышим это всю школу и спустя годы машинально повторяем собственным детям, но не понимаем как следует: читать действительно надо. Чтение — единственный способ обучения литературному языку. А язык — основа мышления. Как строятся фразы, какие устойчивые выражения есть в языке, как подбирать синонимы, что значит то или иное слово, как отличаются друг от друга «грустный», «печальный» и «трагический» — всё это не прописать в учебниках. Эти основы впитываются сами собой — когда мы читаем книги.

Читать еще: Щелчок при трогании назад

А кто должен учить?

Мама Артёма после занятия жалуется мне: «Да он у нас вообще не читает». Я и сама это вижу. Артём сегодня в изложении написал «приобледать» — просто не понял слово «приобретать», записал машинально, не задумываясь даже, что в предложении должно стоять по смыслу. И я слегка в растерянности, потому что могу вложить в чужую 15-летнюю голову правила, но не могу научить человека думать.

Чтобы скорректировать ситуацию, нужно года два — при условии, что Артём проведёт их с книгами в руках. Но мало какой репетитор может увлечь чтением почти взрослого человека.

Жалобу «он у нас вообще не читает» я слышу от родителей довольно часто. Каждый раз с трудом удерживаюсь от вопроса: а что вы, кстати, делали, чтобы читал? Подбирали вместе с ним интересные ему книги в начальной школе, когда у маленького ребенка интерес ко всему еще не угас? Обсуждали вместе прочитанное? А сами вы часто читаете так, чтобы ребенок знал и видел это?

У меня есть привычка: когда еду в метро или электричке, и рядом едет ребенок с родителями, я стараюсь достать из сумки книгу. Даже если ехать мне всего пару станций, я открою ее и буду читать так, чтобы ребенок это видел. Не исключено, что я — единственный взрослый с книгой в его жизни в ближайшие несколько месяцев. Пусть хоть эпизодически где-то у него отложится «взрослые тоже читают — значит, это может быть интересно». Избито, очевидно, банально — но это так: приучить к книге можно только на своем примере.

В школе ситуация не лучше. Уроки литературы, пробуждающие в детях желание читать — редкость. Так что если ваш ребенок с увлечением рассказывает вам о том, как они разбирали в школе рассказ Тургенева — берегите вашу «литераторшу», цены ей нет. Гораздо чаще детей всего лишь гоняют по шаблонам.

Впихнуть необходимый материал, расчертить Толстого и Достоевского на темы и распотрошить на аргументы для ЕГЭ. Но для этого (вот смешно-то) вовсе необязательно на самом деле читать текст. Да и как успеть, если тома здоровенные, а предметов и без литературы множество? В итоге в случае крайней необходимости подростки мучительно буксуют на страницах, отсчитывая их количество: вот столько прочитал, вот столько еще осталось, это в два раза больше, чем уже прочитал, когда уже оно кончится…

Вместо древних камней

Ладно бы вкус к чтению отбивали только тем подросткам, кто и не любил особенно, но нет. Одна из учениц Вероники, готовясь к ЕГЭ, сама грустно спрашивала у неё: «Что мне делать, если я совсем не читаю?» Выяснилось, что девочка прочитала всего Грина и Моэма, запросто глотает сложную драматургию, но осилить школьную программу по литературе просто не может себя заставить!

«Знаешь, мы разбираем с ней «Конармию» Бабеля, и ребёнок меня чуть не плача спрашивает: а если я не хочу это читать, если мне противно, я что, совсем никуда не гожусь? А я понимаю: ведь и в самом деле, зачем ей это?», — делится Вероника.

У нас с ней за плечами общий филфак с бесконечными списками литературы для чтения. Мы по себе знаем: бывают вещи, которые и взрослому подготовленному читателю не захочется через себя пропускать. Но мы-то знали, на что шли.

Подросткам можно только посочувствовать: многие произведения школьной программы для них сейчас — древние неподъемные камни с архаичным языком и непонятными реалиями. Может, с ними и нужно ознакомиться, но далеко не всегда предлагаемое чтение соответствует возрасту и уровню ребенка.

Никто не спорит, некий базис классической литературы должен быть. Но это же не мешает слегка изменить программу, подстроив под интересы ребёнка? Где-то облегчить, где-то дополнить современными, интересными им произведениями. Ужас, если школьник не прочитает «Братьев Карамазовых»? Нет. Ужас — это если он к окончанию школы вообще разочаруется в чтении.

Способность читать, понимать и анализировать прочитанное — это навык, которому надо учить. Не вкладывать готовые результаты в виде анализа текста из учебника, а развивать умение. На том материале, который вызовет желание читать у самого ребенка. Почему бы не вернуть уроки внеклассного чтения? Например, раз в месяц каждый ученик в классе читает любую книгу на свой выбор и рассказывает о ней одноклассникам. Или всем классом читаем какую-то повесть, выбранную большинством голосов, и обсуждаем — сами, не по статьям критиков.

Увлеченные своим делом учителя-словесники и не такое делают, но это, как мы помним, редкость. А остальные их коллеги захотят отправить меня подальше с такими советами, и я их понимаю: пока учебная программа нацелена на подготовку к ЕГЭ и ОГЭ, любые шаги влево-вправо будут восприниматься в штыки.

Но в итоге именно не заложенная в начальных и средних классах способность читать превращается в конце школы в серьезное препятствие, мешающее сдать пресловутые экзамены. Уж не говоря о том, что человек 17–18 лет выходит из школы, не умея воспринимать тексты длиннее пары абзацев. И игнорировать это опасно.

У нас с Артёмом осталось четыре месяца. Может быть, мы что-то придумаем.

Фразы русского языка, которые иностранцы не могут понять

Русский язык является одним из самых трудных языков для изучения. Падежи, виды глагола, глаголы движения, ударение – даже если иностранец, решивший изучать великий и могучий язык, справится с этими грамматическими формами, кое-что точно введет его в тупик.

В языке Пушкина и Толстого очень много синонимов, слов с переносным смыслом, многозначных слов, которые, безусловно, облагораживают речь. В то же время они образуют выражения, которые практически невозможно объяснить носителю другого языка.

Как Новый год может быть старым? Иностранцам этого не понять.